Стужа, зима сорок первого,
Осколки сыплются словно град,
Голод поземкой тянет по Невскому,
В жестокой блокаде Ленинград.

Женщины, дети – помочь им надо бы,
Терпеть, продержаться, не умереть,
Но только одна по замерзшей Ладоге
Дорога жизни, опасна как смерть.

Следом в след, силуэты в брезентах
В предутреннюю пелену,
Колонна ЗИСов, колея чуть приметна
В заснеженную белизну.

Ручеек храбрецов необкатанных
Обтекает вчерашние взрывы,
Вырывая промерзшими скатами
В пробуксовке прозрачные льдинки.

Он единственный тот ручеек,
Что спасение блокадным сулит…
Сердце сжалось в груди, началось,
Шелест сзади, противно скулит.

На баранку прилег, перелет,
Не твой, впереди снопы.
Хрупают Ладоги звонкий лед
Снаряды из темноты.

Ну, теперь на фортуну молись
Да на верного друга ЗИСа,
Дверка настежь открыта гони,
Да не выдадут небеса.

Взрывы, хлещет шрапнель и лед
По лобовому и в бок.
Ты за баранку покрепче держись,
Необкатанный паренек.

Где колея, где переднего след?
Смешались вода и лед,
Но только назад никак не сметь,
Прорваться надо вперед.

И покатили. Не все, но дошли
До Ржевки на полном ходу.
Блокадные их обнимали и плакали
Зимой в сорок первом году.