(октябрь 2014 г.)

 День Победы

(реалистический рассказ)

Посвящено моему дедушке, ветерану войны

Кухареву Степану Гавриловичу

В тот день был большой праздник: отмечали 60-летний юбилей Дня Победы в Великой Отечественной войне. Россия салютовала ветеранам, оставшимся ещё в живых старикам, и склоняла голову перед погибшими в той войне.

Крутимся мы в кругу своих бытовых, семейных проблем, часто недовольные жизнью, всё чего-то хотим, к чему-то стремимся, постоянно неудовлетворённые, хотя полки магазинов ломятся от товара. Да, есть и малообеспеченные, но даже их жизнь покажется благополучной в сравнении с жизнью людей в то время, когда такое страшное бедствие обрушилось на нашу страну. Сколько судеб переломала война, сколько жизней оборвала, сколько тягостей пало на наших предков! Если представить себе это – становится страшно, поэтому многие стараются не думать об этом. А без памяти о прошлом не будет и настоящего…

Почему-то я, встречая на мусорках выброшенный хлеб, другие продукты, думаю: «Если бы вы жили в блокадном Ленинграде, вряд ли бы так поступили». Но эти люди живут сейчас, не знают того времени, а следовательно, не ценят того настоящего, за которое сложили свои головы миллионы людей, тоже хотевших жить.

В одном небольшом городке России в тот день тоже отмечали этот праздник. Уже с утра чувствовалось праздничное настроение не только в людях, но и в самой природе. На светлом, чистом небе неторопливо взошло солнце, утренняя свежесть ещё стояла в воздухе, удивительная тишина – ни ветерка вокруг, деревья с распускающейся листвой замерли в неподвижности, будто удивляясь куда-то спешащим прохожим, лишь птицы продолжали суетиться и щебетать, не обращая внимания на торжественную тишину вокруг.

Парад был назначен на 10 часов утра, и к этому времени к главной площади города стал подтягиваться народ. Проспект в этом месте перекрыли, оцепили милицией, и в назначенное время прозвучал Гимн России, и Глава города на площади поздравил горожан с этим важным для нашей страны праздником. Загремел оркестр, и начался парад. Первыми пошли ветераны. Да, поредели их ряды. Старые дедушки, многие с палочками, сверкая на солнце своими орденами и медалями, торжественным маршем прошли по проспекту, за ними пошли ветераны тыла…

— Папа, я вижу его, вон наш дедушка, третий от ближнего края! – радостно закричал мальчик, сидевший на плечах рослого мужчины, стоявшего в рядах зрителей этого парада.

— Не упускай его из виду, чтобы не потерять в толпе! – ответил мужчина, поскольку сам из-за стоявших впереди людей плохо просматривал это шествие.

Семилетний мальчик Коля по-детски наивно воспринимал всё происходящее вокруг: ему было радостно и весело от всего происходящего, он с любопытством наблюдал это праздничное событие в городе. А его дедушка, который был ему уже прадедушкой, шёл в колонне ветеранов войны. Это и есть наш главный герой, и настало время познакомиться с ним.

Орлов Иван Степанович – человек очень преклонного возраста, ветеран войны, в послевоенное время работавший до пенсии водителем в разных местах. Он не имел много наград, и в этот день выглядел очень скромно среди ветеранов. Впрочем, это его не беспокоило. Он даже не любил эти награды, поскольку каждая из них была напоминанием какой-то военной истории, гулко отзывавшейся в душе болью, каждая награда была оплачена жизнями. Пройдя всю войну, сколько людей перевидал он и сколько смертей видел! Буквально секунда – и живой человек может превратиться в бревно. Каждое мгновение могло стать и его последней секундой. Он уже свыкся с этим ощущением постоянного ожидания смерти и к концу войны уже полагался на свою судьбу, не беспокоясь о том, выживет он или погибнет. Суждено ему было выжить, но вспоминать о войне он не любил. Приглашали его на встречи ветеранов со школьниками – ну что поделаешь, приходилось что-то и рассказывать им. Его личная жизнь сложилась неплохо: со своей женой Светланой Сергеевной они вырастили хороших троих детей, у которых свои дети (его внуки), а у тех уже тоже дети, и вот этот Коля, весело махавший ему из толпы зрителей, был ему правнуком. Жили они дружно, и после парада все собрались на праздничный обед у сына.

Ивана Степановича вместе с супругой подвёз на машине внук Виктор. Стол был уже накрыт, почти все гости пришли. Это была их традиция – отмечать День Победы всем семейством. Посадив их на почётные места во главу стола, поздравили с праздником, и начался обед. За обычными разговорами вдруг этот живой, любопытный по натуре Коля вдруг спросил Ивана Степановича: «Дедушка, расскажи какой-нибудь случай про войну, а то ничего не рассказываешь. Умрёшь, а мы ничего и не будем знать». Его отец резко толкнул сына ногой под столом: дескать, придержи язык, что ты мелешь. Всё же Иван Степанович заметил это и, подумав, сказал: «Прав ты, Коля. Жить мне немного осталось, а за то, что не рассказываю, простите меня – не люблю вспоминать этот ад. А впрочем, под это дело (он бросил мимолётный, но такой многозначительный взгляд на рюмочку) давайте расскажу вам один случай». Все насторожились, лица повернулись к нему, вилки и ложки в руках застыли над столом. И Иван Степанович начал свой рассказ:

— В начале 1943-го года наше командование задумало совершить операцию под названием «Искра» по прорыву блокады Ленинграда. Задействован в этом был Волховский фронт, а я воевал старшим сержантом в 8-ой армии генерала Ф. Н. Старикова на вспомогательном направлении. И вот дали нам задание сделать ночью вылазку за линию фронта для разведки: уточнения данных о расположении немцев и, главное, их укреплениях. Что готовилась эта операция, мы и сами не знали – просто сказали узнать и уточнить то-то и то-то. Мы отправились втроём: лейтенант Карпенко руководил нами, я и рядовой солдат Воронец. Удалось нам всё удачно, но возвращаясь назад, проходили мимо деревеньки, по-моему, Мишкино называлась (хотя не уверен, врать не буду). Был у нас там один надёжный человек, связанный с партизанами — вот и одолел нас соблазн заскочить к нему и уточнить кое-какие данные. Долго колебался наш командир и всё-таки решился: меня отправили в эту деревеньку, а сами остались подождать на опушке леса. Стояла тихая морозная ночь. Осторожно со стороны леса и огородов я зашёл в деревню, притаился за крайним домом. Вроде никого. Быстро перешёл к другому дому, притаился за углом. Тишина. Есть ли в деревне немцы, мы точно не знали, но должны быть: она стоит около линии фронта, а немцы сейчас за каждую деревеньку, за каждую высоту цепляются под натиском советских войск. Оставалось перейти ещё один дом, как громкий голос разорвал ночную тишину: «Хальт! Хенде хох! (Стоять! Руки вверх!)». Я замер и медленно поднял руки. В голове лихорадочно билось: «Ну попал как кур во щи! Какого чёрта полезли мы в эту деревню? Сам пропаду ни за грош и ребятам сейчас ничего не смогу передать!». Я оглянулся. Молодой, высокий немец в длиннополой шинели с поднятым воротником стоял в пяти метрах от меня, направив на меня свой автомат. «Ди ваффен ауф ди эрдэ! (Оружие на землю!)» — приказал он. Я немного понимал по-немецки и послушно выполнял его команды. Отбросив свой автомат в сторону на снег, я стоял с поднятыми руками. «Гее дортхин! (Иди туда!)», — он показал рукой в сторону следующего дома и повёл меня. «Да, я был пленный, теперь в их власти нахожусь, и ведёт он меня, наверное, к офицерам», — думал я. Вдруг слышу его команду: «Хальт! (Стой!)». Я остановился, недоуменно оглянулся. Он подошёл ко мне почти вплотную и несколько секунд мы так глядели друг на друга. Хоть было темно, но мне видно было его остроносое узкое лицо, на котором застыло выражение мучительной внутренней напряжённости, борьбы, словно он решался на какой-то отчаянный поступок. «Ге вэг, ге цум тойфель! (Пошёл вон, убирайся к чёрту!)» — вдруг произнёс он и махнул рукой в сторону леса. Я стал отходить от него, ещё плохо что понимая. Десять метров, двадцать, тридцать… «А может, он хочет поиграть со мной, как кошка с мышкой: отойду немного, а он и расстреляет. Нет, наверное, пустит по моему следу карателей-полицаев, чтобы схватить остальных. Ведь не просто так он меня отпустил», — думал я, отдаляясь от него. Но выстрелов не было, и через метров двести, когда попасть в такой темноте было очень сложно, я припустил что было силы к своим. Я прибежал к ним без автомата, и наш командир Карпенко сразу обратил на это внимание. «Почему без оружия?» — строго спросил он. Я не мог найти себе оправданий, да и не умел я врать, поэтому рассказал ему всё начистоту. «Странно, очень странно, — растерялся он, — возможно, пошлют сейчас по нашему следу, поэтому немедленно начинаем прорываться к своим – авось вырвемся!» — скомандовал он, и мы двинули к нашим. Да, тогда удачно мы перешли линию фронта, но за потерю боевого оружия меня чуть под трибунал не отправили. Спасибо Карпенко – вступился за меня, выручил. Через пару дней такое началось! Как сейчас помню тот день 12 января 1943 года: ровно в 9 часов 30 минут утреннюю морозную тишину разорвал первый залп артиллерийской подготовки. Два часа бушевал огненный ураган над позициями противника на направлениях главного и вспомогательного ударов советских войск. Впереди вздымались чёрные фонтаны разрывов, качались и падали деревья, летели вверх брёвна блиндажей противника. Над землёй то тут, то там появлялись серые, быстро оседающие на сильном морозе облачка – испарения от вскрытых огнём болот. На каждый квадратный метр участка прорыва падало два-три артиллерийских и миномётных снаряда. Наш батальон штурмовал хорошо укреплённую высоту противника недалеко от той деревушки. Непросто далась эта высотка, сколько наших полегло там. Несколько раз поднимались в атаку и отступали под жесточайшим огнём противника. Но всё-таки удалось зацепиться за неё: небольшая группа наших солдат заскочила в траншею и пошла там резня! Удалось и мне заскочить в траншею, и там я лоб в лоб столкнулся с тем немцем, отпустившим меня. В бою, сами понимаете, малейшее промедление может стоить жизни. Простая арифметика: не успел убить ты, убьют тебя. Этот немец вскинул автомат навстречу мне, но на какое-то мгновение я опередил его и прошил очередью. Он запрокинул голову, повалился, а я перескочил через него и бросился к повороту траншеи и чуть не попал под пулю. Там ещё были немцы, буквально каждый метр приходилось отвоёвывать. Бросил туда гранату, и пока не осела пыль от взрыва, туда рванул. Двоих или троих немцев я убил ещё, это помню отчётливо. К вечеру высота была уже наша. Многих своих товарищей в этом бою я потерял: того солдата Воронца, ходившего со мной в разведку, убило, лейтенанта Карпенко ранило тяжело. Но вот я выжил – повезло уже в какой раз на этой войне. После боя, когда стали собирать трупы наших и немцев тоже в кучу стаскивать, потянуло меня что-то к тому убитому мною немцу. Обыскав его, нашёл портсигар с красивой отделкой и взял себе на память. Да, да, тот портсигарчик, что вы видели, и есть его портсигар…

Иван Степанович замолчал, задумался. Он опустил глаза, вспоминая всё пережитое на той войне, какое-то мучительное, почти страдальческое выражение было на его лице. Вздохнув, он продолжил:

— Конечно, сволочи были эти фашисты, страшнее зверей: ни стариков, ни детей не жалели. Особенно над партизанами издевались: ноги, руки переломают, уши обрежут и ещё за челюсть повесят – так и умирал бедный пленный. Потому и обескураживает меня тот случай с фашистом, отпустившим меня. Что им двигало, не понимаю. Может, шевельнулось что-то человеческое в нём? А я его не пожалел, сразу пристрелил…

— А что тебе было делать: ждать, когда он выстрелит? Правильно сделал, дедусь! – сказал внук Виктор.

— Да я умом понимаю, а в душе занозой осталось это воспоминание. Никому не рассказывал, но вот Коля правильно сказал, что умру, а вы и знать-то ничего не будете о моих похождениях на войне. Вот и решился рассказать…

Все были так поражены, что ничего не могли сказать, и несколько секунд над столом стояла гробовая тишина. Наконец кто-то сказал:

— Давайте за дедушку выпьем. За то, что он такое прошёл и выдержал, за то, что сегодня он с нами, и чтобы ещё не один День Победы нам отмечать вместе с ним!

Это было к месту и ко времени: выпили, загомонили за столом, и застолье пошло обычным порядком…